Мы с тобой не в грёбаном характере –
Проскочили где-то поворотное.
Потерялись в перебитом факторе,
Выдали за правду подноготное.
Может быть, исправить то, что вехами
За основу взяли мы ошибочно?
И тогда бессчётными успехами
Станет то, что здесь для нас так призрачно?
- Нет и ещё раз нет, гандон крылатый!
Дин Винчестер прекрасно знает: у каждой эмоции есть свой цвет. И не только цвет, но и вкус. Зависть, к примеру, желта, как шкура старой болотной жабы, которой осталось жить считанные секунды до того, как всё закончится и померкнет, завершая свой жизненный цикл. А на вкус она, скорее всего, кисловатая. Потому что завидуя, люди морщатся и кривят лицо, желая заполучить что-то у своего оппонента с огромной силой. День за днём она травит своего хозяина медленно, но упорно, не давая покоя, словно напоминает о том, что скоро исчезнет, желая подтолкнуть человека на те или иные эмоции, на те или иные неоправданные действия.
Гнев течет по венам, обычно, густым багрянцем, закипая быстро, застилая глаза кровавым туманом противоречий, спорных доводов, крикливых вспышек ярости. Любая агрессивная эмоция, отдает кровавым оттенком, как ты не крути. А ещё гнев имеет привкус солоноватой и вязкой крови, вставая поперёк горла в любой момент, когда хочется повторить попытку дышать. Тогда было душно, больно, в висках набатом закипала ярость, потому что Дин Винчестер не любит, когда его принуждают. Чертовски не любит. Захария заставлял, применяя насилие, потому что ему так хотелось: охотник должен стать сосудом для Михаила и не должен возражать до тех пор, пока один из этих уродцев крылатых не наиграется, победив в очередной партии шахмат на их небесных проклятых досках. Да они там что совсем от самомнения заелись!? Кто сказал, что игрушками Бога, как обычно людей называли с презрением ангелы, можно в действительности управлять так как пожелается? Неужели, всё это время данным лысоватым выскочкам в роли прибывшего серафима попадались жалкие, никчёмные, слабые людишки? Глупо это судить по одной только партии, потому что там где выгнивает с одной стороны, ещё не факт, что другая червивая. Другая быть может даст достойный отпор, несмотря на то, что шансы далеко не равны. Гнев и бессилие вместе образуют вязкий кисель, от чего-то думается, что желудок больше никогда не сможет принимать пищу и вот-вот выскочит с кровавой слюной наружу целиком, заставив попрощаться брюнета с утренним завтраком.
А ведь там были бургеры с беконом и да пожирнее, как заказывал на завтрак мужчина, был вишневый и свежий пирог, отдающий последними кофейными нотками, запитый наспех перед очередной долгой поездкой. Неужели, он больше никогда не сможет наслаждаться этими кулинарными шедеврами? Неужели, его брат перестанет дышать и больше никогда не посмотрит на мир с улыбкой? Глаза, наверняка, после этого небесного урода залепит шариками крови, потому что капилляры вот-вот не выдержат от напряжения и лопнут, оросив всё помещение по кругу танцем крови и смерти, который так жаждал эгоистичный Серафим, не желая мириться с отказом. А уши, пожалуй, взорвутся от звонящих в них колоколах. Дин Винчестер никогда бы не подумал, что будет умирать с музыкой в ушах от рук чёртового ангела, заставляющего делать то, что он никогда не будет. Он вообще никогда бы не подумал, что не сможет подняться с холодного кафеля, видя как собирается горячая кровь от уголка собственных губ и стекает по подбородку вниз неровной тёмной линией, дергаясь и ломясь каждый раз, когда он не сдаваясь, продолжал стоять на своём и мысленно проклинал тот день, когда познакомился с ангелами и узнал о них чуть больше, чем пишут в детских и божественных книгах и другой литературе, покоряя умы и сердца читателей всеми красками мифического мира во всей вселенной. Он будет проклинать всё это до последнего удара шумного сердца и последнего мутного взгляда в сторону уже не шевелящегося брата. Так ведь не должно было случиться, верно? Хотя умереть, дав достойный бой и не менее великий отказ, фактически плюнув представителю Небес в лицо собственной спекшейся кровью, не изменив своего решения - достойно. Но жить всё-таки лучше. Кастиэль, видимо, тоже так считал.
Не бывает сдавшихся охотников!
Нужно нам исправить всё неверное.
Приберечь для счастья точных дротиков –
И в десятку всеми! Сдать разменное.
Нацепить на лица по улыбочке
Для того, чтобы попасть в характеры.
Руки целовать удаче-цыпочке,
Замечать её цветные маркеры.
Больше не было выворачивающего и высасывающего жизнь чувства. Была долгая воронка беспамятства и чьё-то невидимое присутствие до поры до времени рядом, пока тревожный сон на скрипучей кровати не прервало монотонное жужжание на стекле. Несчастная и полудохлая муха билась в слепых попытках выбраться, застрявшая меж двух тонких и пыльных стеклянных перегородок. Ж-ж-ж-ж. Тишина. Ж-ж-ж-ж. Очередные попытки взобраться на самый вверх и чуточку в бок, чтобы на очередном цикличном круге Дин Винчестер уже не выдержал и резко открыл сонные и тяжелые веки, вглядываясь растерянными глазами в потолок перед собой и чуть выше. Ж-ж-ж-ж, вш-ш-ш-ш-у-у-у-х. Если он умер и мерзкая муха - его личный и бесконечный ад в наказание за все содеянное ранее, то он готов умереть так же мучительно долго и позорно ещё раз, чтобы эти вонючие и дешевые мотельные пенаты сменились чем-нибудь другим. Уж пусть будет горящий котел, например, но только не то, что имелось. А имелась, собственно, жизнь во всей её обычной красе и на удивление абсолютно целый желудок, громко оповещающий хозяина о том, что не плохо было бы перекусить, низким протяжным урчанием. «Стоп. Как я здесь оказался?» Резко поднявшись на кровате и осмотревшись, Дину потребовалось несколько секунд осознания того, что он всё-таки жив и его желудок не стал самостоятельной личностью, отделившись от него как это казалось произойдет чуть ранее. Значит, к нему приложили руку. Целительную, вероятно.
- Кас? - хрипло переспросить, словно чудик в привычном бежевом плаще и галстуке мог изображать вешалку, к примеру, в платяном шкафу или, как вариант, моль, а после сказать увереннее, нахмурив брови. - Кас! - скорее всего моль была бы как определение ближе к закадычному другу, которого он ещё несколько недавних минут назад так горячо проклинал и ругал себя зато, что вообще имел свойство подружиться и довериться этим небесным клоунам. Если он жив, дышит, так привычно хочет есть и пить, то значит это всё Каспер. Это его крыльев дело, но только вот, где Сэм? Он ведь не мог вылечить кого-то одного, а другого оставить там, харкать внутренностями на белый кафель под ноги мерзкому Захарии, чью лысину хотелось истоптать ботинками при первой удобной возможности. Не мог конечно, он бы не стал. Либо двоих, либо в целом любой сюжет.
- Кас, эй! - почесав затылок и устало протерев сонное лицо, Винчестер озирается и тянется, чувствуя приятную сонливость в каждом суставе. В какой-то момент в сознании словно что-то щёлкает и мысли приходят быстрее, заполняя непонимание чётким желанием жить, но не как обычно, а так по-новому. Потому что ещё несколько часов назад он готов был выплюнуть собственные внутренности за нерушимое право быть самим собой, а не чьим-то съемным презервативом на ножках, а сегодня... Раз он дышит и больше не харкает кровью, можно и отдохнуть от всего. Даже от грядущих проблем мирового масштаба.
- Тащи свой пернатый зад сюда, есть разговор! - охотник почесывает живот и ещё раз себя придирчиво оглядывает, после с облегчением выдыхая. Что не говори, а ангелы как были уродами всесильными, так ими и остались. Исключение составляет Кастиэль. У него забавный плащ и не менее здоровская манера верить в Винчестеров даже тогда, когда от собственной Веры ничего не осталось. Это похвально и заслуживает ответной Веры - в него самого. Не такого, как этот кондом Захария. «С ним я поквитаюсь чуть позже, а пока...» Очень хотелось есть и разъяснений на тему того, где его брат, где они сами и почему всё закончилось снова жизнью. Неужели небесные терминаторы отступили? И что теперь будет с Кастиэлем?
По кресту на нас давно поставлено...
Нами же и нашим же решением.
Мы с другим характером заявлены –
С тем, что нам подарит миг прощения. [ц]
- Подпись автора
Carry on, you will always remember...